Вот уже полтора года жители Воронежской области бьются против реализации проекта по добыче на территории региона никелевых руд. Масштабное производство, которое планируют развернуть рядом с территорией Хоперского заповедника, чревато полным разрушением экосистемы на территории в несколько тысяч квадратных километров. Уральская горно-металлургическая компания (УГМК) российского миллиардера Искандера Махмудова планирует разработать третье в стране по величине месторождение никеля за три десятка лет. Потом она уйдет, оставив региону и местному населению «выжженную землю» — такова специфика производства. А как быть тем, кто жил и остается жить там? О последствиях ни УГМК, ни региональные власти предпочитают не говорить. Ибо они не радужны.
О главных угрозах реализации проекта по добыче никеля для жителей и природы российского Черноземье, о том, почему этот проект не должен быть реализован в уникальной, не имеющей мировых аналогов природной зоне «Общей Газете» рассказал старший научный сотрудник Института водных проблем РАН, кандидат-геолого-минералогических наук Юрий Анатольевич Медовар:
— События вокруг планов УГМК по началу разработке никелевых руд в Хоперском районе сейчас известны всей стране. Не могу даже припомнить, когда местное население и экологи так активно выступали против подобных проектов. В чем причина протеста? Ведь у соседей по Черноземью, на Белгородчине, в Курской, Липецкой областях, есть ГОКи. Они спокойно работают, никто не протестует…
— Если говорить с точки зрения природоохраны и сохранения экосистемы, то, как правило, в конечном итоге, ни одно горно-обогатительное производство «плюсов» для территории не несет. Кстати, на перечисленных вами ГОКах добывают железную руду, а не никель. Это немного иная ситуация, хотя тоже не позитивная, но об этом я скажу позже.
Для Воронежской области есть одна аксиома: Чернозем – главное богатство не только этого, но и соседних регионов. Во всем мире (я не говорю сейчас об Украине, потому что это единый комплекс) таких почв больше нет. Как говорил великий почвовед Василий Васильевич Докучаев, «чернозём для России дороже всякой нефти, всякого каменного угля, дороже золотых и железных руд; в нем – вековечное неистощимое русское богатство!».
Думаю, что губернатор как бывший глава федерального минсельхоза должен это хорошо понимать.
И добывать на уникальной почве, которая формировалась около ста тысяч лет, ограниченное количество никеля и разрушить, в результате, эту почву могут только очень недалекие люди
— Но ведь и в областной администрации, и в УГМК говорят, что при строительстве и эксплуатации будут применены современные технологии, которые позволят избежать негативных последствий?
— Эти люди заведомо некорректно – не будем говорить почему – ставят вопрос. Речь идет о том, что никель на черноземе добывать вообще нельзя. А не о том, что можно, но только при условии если, и т.д. Печальный опыт прошлого об этом говорит. Первый удар по чернозему нанесла курская магнитная аномалия. Добыча руды открытым способом привела к нарушению аэрации и водного питания чернозема. Результат – его, как говорят почвоведы, увядание.
А в случае реализации этого проекта чернозем убьют «снизу». Я же не сомневаюсь в том, что сюда привезут новое оборудование. Но в результате получится, как иногда бывает в медицине: больному очень качественно сделали операцию, а он все равно умер. Организм не справился. Хотя врач все сделал на высшем уровне.
Так и здесь. Самое страшное не то, что хотят выстроить шахту и добывать с глубины полтора километра никель. Главное, что этих людей не волнует то, что произойдет с природой потом! С них взятки гладки – шахту-то они правильно построили. Они просто скажут: «Ребята, мы не виноваты. Просто экосистема не вынесла антропогенной нагрузки».
— Так в чем основная причина, по которой этот проект нельзя осуществлять?
— Основная сложность заключается в том, что шахта прорезает четыре водоносных комплекса и очень много водоносных горизонтов. Что в этой ситуации делать? В Воронеже есть профессор Николай Чернышов, председатель общественного совета по разработке этого месторождения при областной думе, который предложил заморозить ствол шахты, чтобы не откачивать воды. Сначала он предлагал заморозить все полтора километра до забоя, но потом ограничился первой стометровкой от поверхности.
— Неужели будет прибывать так много воды, что нужно принимать вот такие сверхординарные меры?
— Проблема откачки грунтовых вод – это вечная проблема таких производств. Вот смотрите: по подсчетам того же Чернышова, приток воды к шахтному стволу будет составлять 3000 кубометров в сутки. Чтобы было наглядно – 50 железнодорожных цистерн. Состав. Представляете какая масса воды? А в месяц, а в год? И куда ее откачивать? Сейчас эта вода распределяется по природной дренажной системе, а в случае реализации проекта ее всю надо будет куда-то девать. Но у инициаторов проекта нет ответа на этот вопрос. Они не понимают, как его решить.
— Так, может, все-таки заморозка?
— Заморозить даже на этих ста метрах невозможно. В Москве, например, есть установки, но они замораживают плывуны на глубину всего 10 метров. А как он хотел заморозить рассолы, которые лежат на глубине 600 метров? Или сильно минерализованные воды, примерно 50г/л, которые проходят на уровне 200 метров под землей? Это вообще заморозить невозможно.
— В результате остается только откачивать. Это же работающая технология!
— Вы совершенно не правы. Если мы, спасая шахту, начнем откачивать воду, то что произойдет? Да, ее уровень начнет падать, но одновременно начнет развиваться так называемая воронка депрессии, и ее площадь будет прогрессивно расширяться по мере эксплуатации шахты. Чем больше мы будем качать воду, тем на большее расстояние от шахты будет развиваться воронка депрессии. По подсчетам, которые были проведены в нашем институте и на кафедре гидрогеологии МГУ, за 10 лет радиус этой воронки составит 30 км. То есть площадь воронки составит 3000 кв.км. И на всей этой площади грунтовые воды уйдут. А ведь это та вода, которую использует местное сельское население через колодцы и водозаборные скважины, глубина которых составляет 100-150 метров. Где будут брать воду эти люди?
Но и это не все. Вторым негативным последствием станет изменение динамики течения подземных вод. Если раньше они питали поверхностные воды, в том числе реку Хопер и притоки, то теперь пойдет обратный ход. То есть речные воды будут уходить вглубь и произойдет переосушение поверхностного стока, что очень опасно. То есть эти 3000 кв км станут зоной риска.
— Но ведь разработка никелевых руд требует большого количества воды для технических нужд?
— Вы совершенно правы, для обогащения рудного тела и процесса так называемой флотации необходимо очень много воды. И возникает еще один вопрос – куда будут сбрасывать сточные воды после флотации? Если проект предусматривает добычу 3-4 млн тонн сырья в год, то воды потребуется порядка 300 миллионов кубометров. И снова непростые вопросы – где ее взять и куда сбрасывать отходы? Кроме того, в технологическом процессе применяется серная кислота. Где и, главное, насколько надежно все это будет хранится или перерабатываться? Нет ответов на эти вопросы. А они крайне важны.
— А еще остаются, наверное, проблемы с рассолами, твердыми отходами.
— Конечно! Их же тоже надо утилизировать. А как? Рассолы заморозить невозможно. Надо поднимать наверх, но что потом? С минерализацией до 80 г/л и с колоссальным содержанием брома, а брома там больше 100 мг/л, куда все это девать? Складировать на поверхности нельзя – бром мгновенно убьет чернозем. Ставить опреснительные установки? Но они рассчитаны совершенно на другую минерализацию воды, более низкую. Значит, будут сбрасывать ее в поверхностный сток. Как результат – убитая экосистема.
Пыль от отвалов тоже не подарок. Она будет подниматься в воздух и сверху на район (и не только там) будут литься кислотные дожди. О том, что это, никому рассказывать, полагаю, не надо.
— Неужели из всей этой ситуации нет выхода? Сейчас, пока еще не поздно?
— Почему же? Есть и альтернативный вариант, предполагающий безвредную эксплуатацию недр этого района. Вместо проекта по добыче никеля на этом же месте можно реализовать проект по созданию туристическо-рекреационного, санаторного комплекса. Да, это социальный проект, да, он не даст такой быстрой и астрономической прибыли, которую получают наши миллиардеры от экспорта никеля за рубеж. Ведь, если не ошибаюсь, 95% добытого идет именно туда, а не на нужды родной промышленности.
Надо использовать природный ресурс и сделать свои Карловы Вары здесь. И те же рабочие места, и тот же приток денег в бюджет. К вопросу надо подходить вдумчиво и рачительно. И только в этом случае можно сесть за стол переговоров с УГМК.
Отдел бизнеса, «Общая газета»
